♥::::Sani&Katie::::♥

БЕРЕМЕННОСТЬ-2

Октябрь 2003 - июль 2004

Был Октябрь, такие, знаете, тепленькие деньки, когда и небо уже совсем зимнее – холодное, голубое-голубое, и листья желтые, и трава еще густая, зеленая, но уже какая-то невеселая. Был почти двухлетний сын Саша, был муж Саша, была неотремонтированная двухкомнатная квартирка на самой крайней в городе улице, упирающейся в аэропорт и гаражи, была противная жизненная неопределенность, и было такое вот прохладное солнечное утро выходного дня – пыльное, сквозь немытые окна, грустное, потому что в солнечных зайчиках мерещилось пролетевшее лето, и была моя молитва: «Господи, Боженька, пошли мне ребеночка, хочу ребеночка, хочу хорошую девочку… ну очень прошу, господи». Или что-то в этом роде. Молитва рвалась сама из меня и была, по идее, полной противоположностью моих запланированных жизненных целей – закончить учиться, найти работу, перестать быть домашней клушей, гробящей свои золотые 22 на просмотр сериалов и ожидание мужа с работы.
Что касается Сашки, то дела на его фирме шли плохо, то есть вообще никак, мы только-только закончили выплачивать кредит за микроавтобус, идея с газетой, в которую вложили немало денег уже полностью подтвердила свою бесперспективность, а сам он находился в весьма депрессивном состоянии духа, что не могло не отразиться на наших отношениях. А я, с замирающим сердцем все боялась, что начнутся месячные. В тот день (а я знаю точно, на все 100%, что это был именно ТОТ день) все было как-то по-особенному, мы ездили на дачу, топтались на скупеньком солнышке, по холодной подсохшей траве, собирали калину, а потом нас поздней ночью занесло на киевский Подол, в оставшиеся со старых времен темные улочки под липами, с покосившимися трущобами. Что-то такое особенное было в этом дне, что-то витало в прохладном воздухе, сперва тем пыльным грустным утром, потом среди желтеющей листвы на даче и в золотистом ореоле подольского фонаря.
Через две недели я все знала. Хотя до задержки была еще неделя с лишним, я на метро «Шулявка» купила тест. Я хотела купить его еще прошлым вечером, но в аптеке была большая очередь.
На Шулявке мы с Санычем оказались по довольно грустной причине – каждую неделю мы ездили к нашей прабабушке Лиде на Лесной Массив (а это в диаметрально противоположном конце Киева, на улице что тоже упирается в черту города, только не в аэропорт, а в лес). Прабабушка Лида, мама моей мамы, жила совсем одна, в этой огромной захламленной квартире – словно в коконе, она не выходила на улицу ровно 22 года из-за мучительной болезни суставов, но при этом при всем, сохраняла парадоксальный рассудок, практически не изменившийся со времен ее работы главным редактором по прозе в крупном русскоязычном толстом журнале. Бабушка Лида была интеллигенткой, она говорила на потрясающе красивом русском языке и были у не всякие такие словечки вроде «балбес», «пардон» и так дальше.
Ну и вот тогда я и сказала ей, самой первой, что я беременна. И тогда же поняла, что она, скорее всего не доживет. И что родится девочка. Это все как-то молниеносно пролетело в моем сознании, не оставив никакого глубокого резонанса – такова жизнь, так оно и будет. Прабабушкина реакция была тихой и доброй, и пока я запихивалась селедкой с клубничным рулетом, она тихонько кормила голубей из кухонного окна. Тогда, собственно говоря, она и стала потихоньку уходить – у нее было ее истерзанное болезнью тело, скрюченное, непослушное, и открытое чуть-чуть кухонное окно, все изгаженное голубями, ну и сами голуби, «нахалы», которые вечно сжирали всю припасенную для них крупу.
Саше я позвонила от бабушки. Разговор был такой:
Я: - Ну?
Саша: -Ну.
Я: - Ну вот.
Я: Ты рад?
Саша: Наверное…
Потом, немного позже, Саша обиделся, примерно на неделю, и пытался что-то такое говорить про то, что дети должны быть запланированными, что-то там еще, но мои законные четыре полоски – две на дневном тесте и две на вечернем, были теперь в десятки раз важнее всех жизненных условностей и чьих-либо недовольств.
Да, жить было негде. И не за что. Но это как сказать – была наша двухкомнатная квартирка, с проходной комнатой-кухней, идеальная для холостяка или скромной семейной пары, но никак не для нас – с Санькой и Сашиной старшей дочкой Юлей, приезжающей к нам на все выходные. В материальном плане дела шли не ахти, но мне так нужен был этот малыш, что я собиралась работать репетитором английского столько, сколько позволит здоровье и при этом мне даже удавалось кое-что откладывать и вообще, в финансовом плане я была почти независима от мужа.
Родители пришли в ужас. Снова.
Были все эти прямые и не очень вопросы «Так ты не собираешься ничего с ЭТИМ делать?...» «Ты понимаешь, что с двумя детьми ты уже никогда и ничего не достигнешь, твоя жизнь закончится?». Но я, закаленная своей первой беременностью, научилась отвечать довольно резко, без оправдательных интонаций.
Я работала семь дней в неделю, у меня было по два, а то и по четыре урока в день – Сашка был тогда с папой, и когда я забирала его из полграф. цеха – вымазанного с ног до головы в черной краске, грязного, как цыганчонок, пропахшего куревом, я чувствовала только злость на обстоятельства, но никак не страх. Жизнь зашла в такой тупик, что все, чтобы ни случилось, могло быть только к лучшему.
Чтобы сэкономить деньги, я продолжала ездить общественным транспортом, и когда меня начинало подташнивать, я улыбалась и жмурилась от счастья – ведь это со мной разговаривала моя девочка.

на пятом месяце, празднование Дня Рождения лучшей подруги

16.01.04Переломный момент наступил после визита в гости к сестре по отцовской линии. Оказалось, что она тоже ждет ребенка (вот почему Вадим Борисович, гинеколог, друг семьи, услышав новость о моей беременности, стал так смеяться) и ее срок практически сходится с моим.
Сестра говорила много и с жаром, оказывается, если она работает на крутой работе и получает большие деньги, ездит отдыхать в пятизвездочные отели – то ей можно иметь ребенка, а я – не имеющая ни работы, ни образования, а только бедного сына Сашку – своей беременностью бросаю вызов неизвестно кому, и вообще, я ужасная мать, безответственная, глупая, недальновидная. Я не выдержала, и размазывая по лицу слезы, сказала, что она, хотя бы из солидарности перед такой же беременной бабой как она, могла бы попридержать язык. Но все равно было ясно сказано, что если у меня нет возможности ходить на курсы для беременных (по 10 долларов за час), если я не плаваю в специальном бассейне и не пользуюсь остальными услугами в коммерческом секторе для беременных, то и беременность моя – никому не нужная и даже вредная.
«Да как ты могла!» - говорила она мне, когда я обронила, что страшно хотела этого ребенка.
Дома я все-таки пришла к выводу, что, не смотря на всеобщие семейные негативизмы по отношению к Сашке – он самый близкий мне человек, что он поддерживает меня во всем, и сделает абсолютно все, о чем я попрошу, а сели смотреть на факты – то на все выездные уроки он возит меня сам на машине (так как в гриппоопасный период общественный транспорт уже не подходил) и спокойно ждет вместе с малым час, а то и больше – пока я закончу. А каждое утро он носит мне чай и булочки в постель. Сестра приводила аргумент, что Сашка не хочет, просто не способен хотеть еще одного ребенка, но это его свойство – воспринимать определенные события без прыганья от радости, а серьезно и даже мрачно. Подувшись неделю (да, да, это много, но это только в кино мужчины плачут от счастья) он сказал - «Дети, это по сути единственное, что мы можем оставить после себя». Да, мы ведем какой-то инертный, затворнический образ жизни, но ведь страшно подумать, что бы было, если бы у него водились какие-нибудь такие друзья, с которыми он бы ходил, например, в кабак или в баню.
Отцовская реакция была покруче. Он как-то раз грозно сказал, что до него дошла информация о моей «проблеме», и что собираюсь ли я ее как-либо решать. Я сказала, что обязательно решу. Когда стало ясно, что я решать все буду естественным путем и месяцев через 6, папа сказал (я уверена, просто в сердцах, просто так, но пишу это, потому что не могу не написать, чтобы все остальные, которым такое говорят, знали, что не им одним) что он глубоко разочарован, просто убит, и чтобы я отныне на него не рассчитывала ни в моральном плане, ни в материальном, ни в каком-либо еще.
В марте умерла бабушка. Мы все как-то не верили, думали, что это просто кризис, так часто бывает с пожилыми людьми ранней весной… Она умирала долго. Днем ей становилось лучше, а ночи и особенно раннее утро были самыми тяжелыми.
В тот вечер мы с Сашками были у нее допоздна, был Боря, она уже не могла сама встать в туалет. Боря купил ведро, таз, марлю, вату, лекарства, мыл ее. Днем приходили рабочие, поставили новые трубы, так что можно было нормально помыть пол. Когда бабушка с трудом села и все рвалась пойти разобраться с ними, да покормить птиц, мне показалось, что дела идут в сторону улучшения. Потом она заснула, Боря остался, а мы с Сашками поехали домой.
На следующее утро позвонила мамина сестра, Наташа, и сказала, что бабушка умерла.
В апреле начался процесс переселения в бабушкину квартиру. В ее комнате решили ничего не трогать 40 дней, а все остальное стали выносить на помойку. Это было грустно и страшно – примерно месяц я выносила старые гладильные доски, санки, неработающие телевизоры, одежду – целую жизнь. В тот же период так вышло, что я жила там одна – примерно два месяца. Подвязавшись шарфом, в немыслимых лохмотьях, в пыли, я выносила на помойку все содержимое кладовки, антресолей, балкона, кухни и комнат. Живот уже был сильно заметен и все соседи косились на меня с жалостью и недоумением.
На учет в женскую консультацию я стала поздно, как и хотела – в 23 недели. Врачи попались просто отменные, и так как вопросов у меня к ним никогда не было – отпускали с миром без всяких рецептов и запугиваний. Хотя примерно в это же время я угодила на неделю в больницу – Вадим Борисович сказал, что этот срок – 23-32 недели самый тяжелый для сердечников, и именно тогда о себе дал знать мой пролапс митрального клапана. Сердце в состоянии покоя колотилось 115 ударов в минуту и все время хотелось спать – чем я с удовольствием и занималась в отделении экстрагенитальной патологии киевского роддома №5. Сашку отдали в садик. Было жалко и грустно, но другого выхода не имелось, потому что ремонт был в разгаре – примерно неделю у нас не было никакой воды, только тонкая струйка откуда-то из стены. Пока Санька был в саду я ездила за стройматериалами, потом забирала его и мы ехали ночевать к бабушке и Боре, а утром, на четверть девятого снова ехали обратно на Лесной. Ремонт был капитальный, только без перепланировок и сроки его завершения катастрофически сбегались со сроками моих родов. Когда стало тепло, то мы с Сашками перебрались на дачу. Это было примерно за месяц до родов и мои родители пришли в ужас, потому что им казалось, что роды у меня будут непременно стремительные и преждевременные, этот период вообще можно назвать самым тяжелым, потому что нервное нервы у всех были на пределе – наша старая квартира совершенно пустая, только мебель, и ждет клиента для аренды, бабушкина квартира вся белым-бела от штукатурки и гипса, мытья там на неделю, но ребята-строители все еще копошатся и там страшно воняет краской, а на даче хорошо, только душа нету и туалет на улице. Впрочем, именно на даче мне было лучше всего. Лежать я не могла и все свободное время проводила в физиологической позе, именуемой «раком», выдергивая бурьян, которым порос наш участок до такой степени, что напоминал вьетнамские джунгли. Соседи приходили в состояние недоумения и восторга одновременно, а я испытывала какое-то языческое, дремучее счастье, ходила в невероятных лохмотьях, голову повязывала шарфом и ковырялась в земле. Мне это было нужно.
Но ведь это еще не все. Помимо ремонта и ежедневных выездов за церезитами, саморезами и дверными коробками я еще и моталась по Киевской области в поисках дачи для бабушки и Бори. Мы садились в машину рано утром в субботу и мчались «куда глаза глядят» вдоль Днепра, в Житомирском и Вышгородском направлениях -обнаружив массу красивейших мест. За три недели до родов, на семейном совете водить машину мне запретили, но запомнилась одна потрясающая вылазка с Сашей – такое, знаете, совсем прохладное раннее лето, напоминающее утро – голубая лазурь, душистый ветерок, травка, Киевское Море, цветочки…
За две недели ремнот еще не был закончен, живот заметно опустился и врачи в консультации флегматично сказали: «О, ну уже можешь рожать. До срока все равно не доносишь».
А срок у меня был на 11 июля. Я флегматично пожала плечами и сообщила эту новость Саше. Мы тогда спали на кухне, на старых диванных подушках, упираясь ногами в стиральную машину.

Сайт управляется системой uCoz